ежегодно в мире вымирает до 50 языков
Самый счастливый конец книги.
Все же настолько просто. Я знал – это именно то, что мне требовалось.
Настолько просто. Весь ревущий смерч истории стянулся воронкой в одну-единственную точку, повисшую, как заостренный до невероятия карандаш, над страницей настоящего. И точка эта была так проста.
Любовь. Ничего другого просто-напросто и не существует. Вся ярость и бешенство, неистовство и завихрения смерча, втянувшего в себя столько надежд, разметавшего в стороны столько жизней, свелись, в самой сердцевине его, к этому мигу, к настоящему, к любви.
...
Настоящее. Любовь. И ничего больше не существует.
В прошлом она была для меня забавой, не более. Но это уже история. Возможно, ее не хватит надолго, возможно, она обернется ничем. Но это уже будущее.
Настоящее. Любовь.
Я открыл дверь и почти уж выскочил из дому, когда раздался телефонный звонок.
Секунд десять я простоял в нерешительности.
Звонить могли из больницы. У них же должен быть определитель, вот они и перезванивают. Ответить?
А вдруг это он, уже отыскавший мой номер? Не такое и хитрое дело. Это может быть он… должен быть он.
Я полетел в кабинет, сцапал трубку.
– Да? – задыхаясь, выпалил я. – Это ты?
– Безусловно и разумеется, я, – ответил Фрейзер-Стюарт.
– А, да пошел бы ты и поимел сам себя в шоколаде! – с отвращением взревел я и грохнул трубкой об аппарат.
– В шоколаде? – переспросил голос за моей спиной. – Какой ты все-таки чудной, Майки.
Я резко повернулся. Он выглядел побледневшим, усталым. Волосы, разумеется, стали длиннее, а на подбородке, отметил я, проступили очертания будущей эспаньолки.
– Дверь была открыта, – словно извиняясь, сказал он.
Я молча смотрел на него.
– Ну, Майки? Может, скажешь чего?
Осторожно я приблизился к нему, страшась, что он может в любое мгновение сгинуть, что волна, принесшая его ко мне, откатится и утянет его с собой.
– Ну, и где твой Марди Гра? – спросил он. – Где книжные магазины? Чего мы ждем? Дай мне немного «экстази» и пойдем куда-нибудь, потанцуем.
Все же настолько просто. Я знал – это именно то, что мне требовалось.
Настолько просто. Весь ревущий смерч истории стянулся воронкой в одну-единственную точку, повисшую, как заостренный до невероятия карандаш, над страницей настоящего. И точка эта была так проста.
Любовь. Ничего другого просто-напросто и не существует. Вся ярость и бешенство, неистовство и завихрения смерча, втянувшего в себя столько надежд, разметавшего в стороны столько жизней, свелись, в самой сердцевине его, к этому мигу, к настоящему, к любви.
...
Настоящее. Любовь. И ничего больше не существует.
В прошлом она была для меня забавой, не более. Но это уже история. Возможно, ее не хватит надолго, возможно, она обернется ничем. Но это уже будущее.
Настоящее. Любовь.
Я открыл дверь и почти уж выскочил из дому, когда раздался телефонный звонок.
Секунд десять я простоял в нерешительности.
Звонить могли из больницы. У них же должен быть определитель, вот они и перезванивают. Ответить?
А вдруг это он, уже отыскавший мой номер? Не такое и хитрое дело. Это может быть он… должен быть он.
Я полетел в кабинет, сцапал трубку.
– Да? – задыхаясь, выпалил я. – Это ты?
– Безусловно и разумеется, я, – ответил Фрейзер-Стюарт.
– А, да пошел бы ты и поимел сам себя в шоколаде! – с отвращением взревел я и грохнул трубкой об аппарат.
– В шоколаде? – переспросил голос за моей спиной. – Какой ты все-таки чудной, Майки.
Я резко повернулся. Он выглядел побледневшим, усталым. Волосы, разумеется, стали длиннее, а на подбородке, отметил я, проступили очертания будущей эспаньолки.
– Дверь была открыта, – словно извиняясь, сказал он.
Я молча смотрел на него.
– Ну, Майки? Может, скажешь чего?
Осторожно я приблизился к нему, страшась, что он может в любое мгновение сгинуть, что волна, принесшая его ко мне, откатится и утянет его с собой.
– Ну, и где твой Марди Гра? – спросил он. – Где книжные магазины? Чего мы ждем? Дай мне немного «экстази» и пойдем куда-нибудь, потанцуем.